Автоматические выключатели

Колычев, николай владимирович. Николай Колычев. Духовная поэзия Ошибаться не грех, только наши ошибки нам впрок ли

Поэты выпадают в небо,
Когда им тяжко на земле.
Н.Колычев

В небе серо, в небе грустно.
Луг пожух, и лес испуган.
Плачут лебеди да гуси
И текут по небу к югу.

Птицы плачут – сердцу больно,
Оттого ль за острым клином
Побежал мужик по полю
От хибары, от скотины.

От жены, трудом согбенной,
От детей, вослед кричащих,
От скирды гнилого сена…
Он хотел взлететь над чащей.

Он хотел обняться с высью,
Он хотел расстаться с пашней,

Над собой – смешным и страшным.

И вонзал он в небо руки
С криком – чуть не журавлиным,
И ветвились в сладкой муке
Струны жил на шее длинной.

«Улечу!» – и с этой верой
Он бежал, взлетая в волю…
И упал комочком серым
На краю родного поля.

Подошла жена родная,
Голову взяла в ладони:
– Ты куда бежал?
– Не знаю.
– Ты чего хотел?
– Не помню.

Духовная поэзия Николая Колычева

На днях я обнаружила тоненькую книжечку — «Духовная поэзия Севера». Не помню откуда она у меня. Просматривая этот сборник, я обратила внимание на стихи Николая Колычева. Музыкальные (потом выяснила, что на его стихи написано много песен) и пронзительные… Настоящие духовные стихи. Заинтересовалась, полезла в интернет…
Оказывается, Николай Владимирович Колычев является одним из самых известных мурманских поэтов. А после того, как стала читать его стихи, поняла, что он является одним из читаемых поэтов современной России. Стихи Н.В. Колычева о душе, о жизни, о вере можно встретить на многих интернетных страничках. А с его стихотворением «Ангел белый» я и сама уже встречалась.

Сегодня я хочу предложить подборку духовных стихов Николая Владимировича Колычева и привести несколько фактов из его биографии. Более подробно можно познакомиться с поэтом и его творчеством . На этой же страничке даны ссылки и на другие ресурсы поэта.

Биография Николая Колычева

Николай Колычев родился в Мурманске в 1959 году. Учился в музыкальной школе. Долго искал себя, поступил в мореходное училище, где проучился 3 года, сменил несколько профессий, стал первым мурманским фермером, но хозяйство разорилось. Работал в Норвегии, а Кандалакша стала местом, где Николай родился как поэт. Профессионального литературного образования автор не имеет. Он говорит душой.

Духовное становление Николая Колычева произошло во многом благодаря бывшему настоятелю Трифоно-Печенгского монастыря Аристарху (кстати, игумен Аристарх принимал участие в составлении этого сборника- «Духовная поэзия Севера» и издана она Трифоновским Печенгским монастырем). Стихи поэта пронизаны любовью к Родине, светлой печалью, добротой и, конечно, поиском себя. Хороших духовных стихов никогда не было в избытке (как, впрочем, и вообще — хороших стихов).Поэтому такие стихи как откровение…
Н. В. Колычев является членом Союза писателей России с 1991 года. Автор многих книг, изданных в Мурманске и России. Поет песни на свои стихи. На встречи с ним приходит много людей. И это радует. «Питать душу низменным, пошлым, гадким — все равно что кормить тело импортными «человекопожирающими добавками». «Чем больше ешь — тем больше худеешь» Похудеет душа, душа оскуднеет и вовсе исчезнет.

Николай Колычев — лауреат Большой литературной премии Союза писателей России, Всероссийских премий «Ладога» им.А.Прокофьева, «Неизбывный вертоград» им. Н.Тряпкина, Баева-Подстаницкого,«Золотое перо России» (дважды) , библиотечной премии “Открытая книга». Живет и творит в Мурманске. Его духовная поэзия помогала и помогает многим людям в самые тяжелые минуты жизни. Представляете мое счастье, когда получилось выйти на интервью с этим чудесным человеком? Мне кажется интервью получилось потрясающим! Если вам понравились стихи автора — заходите и читайте. Не только , но и рассуждения поэта, мне кажется равнодушными не оставят никого!

Духовные стихи Николая Колычева

Седыми мхами редколесья…

Седыми мхами редколесья
На взгорье вышел я устало
И обомлел – на этом месте
Чего-то остро не хватало.

Завяли выцветшие дали,
И я почувствовал спиною:
Сгорало солнце, опадая,
Листом осенним, там, за мною.

И тень моя на взгорье голом
Вдруг начала расти, ветвиться,
И стал слышнее ветра голос,
И на плечо мне села птица.

Я до себя хотел дотронуться,
Но выгнулся в скрипучем стоне,
И лист, напоминаньем солнца,
Скатился с ветки, как с ладони.

Горячий лист катился по небу,
Горел ожог заката ало…
И стало больно мне. Я понял:
Здесь прежде дерево стояло.

Ангел белый

Побирушка, побирушка…
Жизнь рожденьем наказала.
Большеглазая девчушка –
Побирушка у вокзала.

Платьице на тонких ножках,
Личико… да горстка боли –
Утлой лодочкой ладошка
Плещется в народном горе.

Наливаясь солнцем рыжим,
Задыхался город душный.
И слетал, толпе не слышный,
Детский лепет с губ синюшных:

«Ангел белый, ангел белый,
Забери на небо к маме…»
Взгляд переполняла Вера,
Разум истекал слезами.

Но безликим злом гонимо,
Месиво мужчин и женщин
Протекало молча мимо
Девочки с ума сошедшей.

«Ангел белый, ангел белый…»
Большекрылый плеск во взгляде, –
«В этом мире добрый – беден,
А богатый – зол и жаден…»

Тощий звон ей в ноги падал
Милосердием грошовым.
А глаза искали – взгляда,
А душа просила – Слова!..

К ней, в безумии тоски, я
Сердцем не сумел пробиться.
Не должны глаза такие
Прорастать на детских лицах.

Я стоял оторопело,
Призывая смерти чудо:
«Ангел белый, ангел белый,
Забери меня отсюда!»

* * *

Бог меня не отверг. Я от Бога отвергся. ..

Бог меня не отверг. Я от Бога отвергся.
Но напрасно искал я любви меж людьми.
Сокрушается дух. Сокрушается сердце…
Ублажи меня, Господи! Жертву прими!

Сколько можно лелеять порочную душу?
Окаянной гордыни раскармливать срам…
Храм греха я воздвиг. Но его я разрушу,
Чтобы выстроить вечный незыблемый храм.

Жернов памяти жутко скрежещет по кругу,
И язвит меня жгучее пламя стыда.
Исцеленье души - покаянная мука,
Но ведь даже Христос, чтоб воскреснуть, - страдал!

Обнажайся, душа! Устыжайся, нагая,
Чтобы с болью греховную грязь отскрести…
Милосерден Христос, но и он отвергает
Тех, кто сами себя не желают спасти.

Ошибаться не грех, только наши ошибки нам впрок ли?

Ошибаться не грех, только наши ошибки нам впрок ли?
За спиной на дороге не скоро уляжется пыль…
И взглянул я назад. И неясное прошлое проклял.
И грядущее этим поспешным проклятьем убил.

Всё проходит, но память жестока и неумолима,
Ничего не исправить в былом, ничего не забыть.
Я теперь понимаю, что слишком хотел быть любимым,
Потому и не мог до сих пор бескорыстно любить.

Я теперь понимаю, что нет абсолютного знанья,
Что великая мудрость подобна схожденью с ума.
Я теперь понимаю: нельзя перестраивать зданье,
Если жить больше негде, а в двери стучится зима.

Я теперь понимаю, что нет абсолютного счастья,
А тем более счастья, построенного на крови…
Я не верил во власть, а теперь я не верю в безвластье,
Я не верил в любовь, а теперь не могу без любви.

А сейчас печальная новость, которая пришла из Кандалакши. Ушел из жизни Николай Колычев - поэт, прозаик, член Союза писателей России. Его не стало во вторник вечером. По иронии судьбы - Николай Колычев умер в пушкинский день, в день русского языка.

07.06.2017, 20:05

А сейчас печальная новость, которая пришла из Кандалакши. Ушел из жизни Николай Колычев - поэт, прозаик, член Союза писателей России. Его не стало во вторник вечером. По иронии судьбы - Николай Колычев умер в пушкинский день, в день русского языка.

Он родился в Мурманске, но вырос в Кандалакше. Там же - прошла значительная часть его жизни. Служил в армии, работал электриком, шофером, фермером.

Первые поэтические публикации Колычева были в кандалакшских газетах в 1982 году, тогда же его стихи увидели свет и в столице - в альманахе «Истоки». А затем были «толстые» литературные журналы «Нева» и «Север».

В конце 90-х жил в Мурманске, работал кочегаром в одной из котельных. Это был не самый простой период в его жизни.

А затем Колычев вновь уехал в Белому морю. Где и жил последние годы. Писал стихи, которые - как отмечают его коллеги-литераторы - внешне были просты, точно срифмованы, и традиционны для русской поэзии.

Не рождаются стихи безболезненно, у поэзии свои законы, нет образцов, чтобы выстрадать песнею, по образцам получаются клоны.

Он принимал участие в возрождении Дня славянской письменности и культуры, многочисленных литературных праздниках и фестивалях. Поэт, прозаик, переводчик, исполнитель собственных песен. Лауреат многочисленных литературных премий. Николай Колычев был подлинно русским поэтом. Одним из лучших в современной России.

Остановилось сердце певца земли Кольской Николая Владимировича Колычева. 10 июня Мурманск провожал его в жизнь вечную. Днём раньше с ним простилась Кандалакша, город, который он очень любил и где часто бывал. Вечером тело усопшего было доставлено в храм Спас на Водах, где всю ночь над ним читалась Псалтирь. Заупокойную литургию возглавил митрополит Мурманский и Мончегорский Симон в сослужении духовенства. Отпевание также возглавил владыка. Такой чести удостаиваются немногие. Николай Владимирович всей своей жизнью стремился к Богу, писал пронзительные стихи о Вере и церкви. Многих его произведения привели под своды храма. Священники в торжественных белых одеяниях провожали душу поэта в последний путь. К небесам возносилась молитва, в руках присутствующих струились огоньки свечей, храм наполнялся запахом ладана, сквозь стёкла окон проникал солнечный свет, казалось, что в эти минуты приоткрылась дверь между земным и небесным… И прихожане, и даже священники не могли сдержать слёз. Эти очень трогательные и возвышенные минуты запомнятся надолго. В заключение владыка Симон прочитал разрешительную молитву и сказал несколько слов в утешение собравшимся.

Очень жаль, что такие талантливые люди не востребованы в нашей стране и признание получают только после смерти. У Бога смотрение на талантливых людей особое. С одной стороны талант - это Божий дар, с другой стороны - это обязанность передать его другим, донести до людей. Николай его реализовал. Он был очень талантливым и сильным человеком и находил силы не убегать из страны расстояние от Мурманска до Кандалакши. Он не сокрыл свой талант Свои стихи и всего себя не отрывал от родной земли, от народа. Талант его останется с нами. Очень жаль, что мы не услышим из его уст новые стихи и песни. Не будет новых острых бесед с ним о возвышенном. В утешение остаются его стихи, которые будут нас вдохновлять и по которым мы будем научаться жизни.

Прощание продолжилось в доме культуры имени Кирова. У гроба поэта, сменяя друг друга, в почётном карауле несли последнюю вахту близкие и друзья поэта, литераторы, библиотекари, творческая интеллигенция, почитатели таланта поэта. Было сказано много тёплых слов об ушедшем. Ещё совсем недавно он читал свои стихи на творческих вечерах, исполнял песни под гитару, общался с друзьями, трудно представить, то мы больше не услышим новых стихов из его уст. Затем скорбная процессия тронулась на кладбище. В Мурманске царила пасмурная погода, а на месте упокоения поэта в пронзительно синем небе светило яркое солнце. Отец Сергий совершил литию о упокоении, все присутствующие пропели «Вечную память», после чего тело было предано земле. Невыразимо тяжело было прощаться с талантливым поэтом и прекрасным человеком. Только мысль о будущей встрече в Царствии Небесном утешала и придавала силы.

Трудно переоценить значение творчества Колычева для нашей области, да и для всей России. Его стихи учили в школах дети, ими зачитывались взрослые, его книги разлетались по всей России. Как это часто бывает в нашей стране, при жизни он не получил признания от властей, не нажил богатства. Всё свободное время он проводил на даче под Кандалакшей, куда сбегал от суеты мира за отдыхом и вдохновением. В последний путь его провожали всем миром. Он оставил после себя несметное богатство, заключённое в книгах. После его стихов нельзя остаться равнодушным. Он как никто другой мог воспеть красоту родной земли, его сердце болело за Родину и живо откликалось поэтическими строками на всё происходящее в стране. Горько осознавать, что поэта его уровня нет и ещё долго не будет в нашем крае. Его души хватало на всех: на большую и дружную семью, на друзей-литераторов, на почитателей таланта, на начинающих поэтов. Некоторое время при Паломническом центре «Под сенью Трифона» существовало литературное объединение, которое возглавлял Николай Владимирович. Он прививал любовь к родному языку, учил работать со Словом, давал ценные советы по написанию стихов. Нам всем очень повезло жить в одно время с поэтом, чьё имя несомненно заслуживает стоять в одном ряду с именами

Николай Владимирович Колычев

Колычев Николай Владимирович - поэт, переводчик, прозаик.

Родился в семье инженера пароходства. После окончания 8-летней и музыкальной школ в Кандалакше учился в Ленинградском арктическом училище (1975-77), откуда был отчислен за недисциплинированность. Служил в армии. Затем работал электриком, шофером. В авг. 1990 основал в с.Лувеньга, что недалеко от Кандалакши, одно из первых в стране фермерских хозяйств. Крестьянствовал 6 лет, 2 года из них работал фермером в Норвегии.

С 1998 - в Мурманске, где живет литературным трудом. Член СП России с 1991.

Первые поэтические публикации Колычева состоялись в Кандалакшских газетах в 1982, тогда же его стихи впервые увидели свет в столице - в альм. «Истоки».

В 1987 вышла в свет первая книга поэта «Учусь грустить и улыбаться», после чего последовала серия публикаций в «толстых» литературных журналах «Нева» и «Север», альманахе «Поэзия». Как отмечал в отклике на эти публикации И.Панкеев, герою стихов Колычева не дает покоя постигшая современников «эпидемия равнодушия». Причину этой беды «герой Колычева...видит во все большем неумении людей любить друг друга: "...все беды на земле идут от вас, нелюбящие люди..."». Этот герой, по мнению критика, «опасается людей с нелюбящими сердцами, так как они никогда не скажут о своей нелюбви: "Ведь нелюбовь провозглашать нельзя, / она всегда прикрыта тайной маски..."» (Панкеев И.- С.4).

Колычев творит в русле традиционной поэзии. «Как подлинно русский поэт, он не поставил слово в услужение смеховатой развлекательности или метафорической эквилибристике... Он выбрал некрасовско-рубцовское, главное русло русской поэзии...» - отмечает В.Тимофеев (С.3). Среди его предшественников критики называли Сергея Есенина, Николая Рубцова и Павла Васильева. Наиболее заметна связь с Есениным, с идущей от него поэтической традицией. Поэты родственны и по интонации (залихватски-хулиганской порой, но, по сути, всегда отчаянно-грустной, бедовой), и тематически.

Как Есенин и Рубцов, Колычев - поэт подлинно национальный, очень русский. Тема Родины для него - главная, определяющая. Россия, родная земля так или иначе присутствует во всех стихах третьего его поэтического сборника «Звонаря зрачок» (1993). «Я люблю... Я верую в Россию! Жить нельзя без веры на земле...» - пишет поэт. Он остро, болезненно переживает сегодняшнее российское лихолетье. Стихи Колычева о современной России страшат и ранят: «Вымираем... И женщинам страшно рожать...» («Вымираем...»). Россия Колычева трагична, но при этом, несмотря ни на что, прекрасна. Противоречивость русской жизни, где «то жизнь гармошку растянет», то «смерть гармошку сожмет», Колычев ощущает точно и зримо: «Россия - гармония противоречий...» Но, что бы ни происходило со страной, остаются нерушимыми, незыблемыми святые для каждого русского человека ценности. Именно отсюда исходит уверенность поэта в неизменном восхождении «из дряни - к куполам золоченым», вера в то, что постигшее Родину несчастье временно.

Критики упрекали Колычев за то, что подчас в его поэзии «на смену метафорическому осмыслению приходит откровенная публицистика» (Рябинина Т.- С.65). На это же указывает и Г.Иванов: «В стихах Николая слишком много страсти, которая зачастую идет от публицистического настроя поэта... Не надо крика. Крик вообще может убить поэзию...» (Иванов Г.- С.79). И все же, как отмечают большинство исследователей творчества Колычева, «поэт не капитулирует перед временем, выстоять в схватке с "веком-волкодавом" ему помогает вера в Россию...» (Рябинина Т.- С.65).

В поэтических этюдах Колычев привычные картины деревенской жизни наполняются глубоким смыслом, получают эмоциональную окраску: «Мычит, как будто просит: "Пожалей!" / Обиженно мычит, вот-вот заплачет, / И хочется жалеть и быть добрей / Тому, кто слышал этот плач телячий. / И радости счастливым холодком / Тончайший нерв задет и сладко стонет, / Когда телок шершавым языком / Выпрашивает ласку у ладоней...» («Теленок»).

Созвучно упомянутому стихотворению «Ветер, ветер...»: «Задержись, пора ночная, на земле! / Не всходи на небо, алая заря!.. / Сколько лет скотину холил да жалел, / А наутро буду резать да шкурять...» Как отмечает критик, «с сотворения мира это - резать скотину, когда подойдет срок - было, и ни один поэт не решился тронуть это. И вот - переломился мир на этом, душа поэта переломилась!» (Маслов В.- С.3). Это - крик, от которого становится страшно. Вместе с тем герой стихотворения понимает, что «резать да шкурять» - естественная для крестьянского бытия жестокость.

Колычев последовательно традиционен, чужд экспериментам в области формы. У него «стих сколочен крепко, поставлен, как добрая изба, и отделан даже с некоторым щегольством» (Андреева О.- С.84). Если же говорить о содержании стихов, то здесь он не просто традиционен, но патриархален. Вековой, исконный уклад русской жизни лежит в основе его поэзии, это стержень, цементирующая идея мира, который создает в своих стихах поэт. Это особенность ярко проявляется в наиболее полном собрании стихов Колычева - изданной в Москве книге «И вновь свиваются снега...» (1997). И работа на земле - неотъемлемая часть мира, о котором нам рассказывает автор. «Дом» в его понимании - это патриархальный, крестьянский дом, с огородом, хозяйством. Для хозяина такого дома естественна спаянность с природой, как пишет Колычев: «Я ведь тоже природа - как ветер, как лес, как трава...»

Столь же естественна для патриархального крестьянского мира и вера в Бога. В стихах Колычев вера проявляет себя порой ярко и торжественно, но всегда достойно: «Здравствуй, сладкая Пасха! - веселье разливов весенних. / Здравствуй, радостный свет - половодье растаявшей тьмы. / Мы воскреснем! Сегодня - не верить нельзя в воскресенье, / Потому что едины - и Бог, и природа, и мы...» («Пасха»). Стих, духовной тематики («Звонарь», «Прощеное воскресенье» и др.) в книге «И вновь свиваются снега...» составили отдельную главу.

В книгу Колычев «...Поэты выпадают в небо...» (2000) вошли стихи о поэте и поэзии, в т.ч. поэтические посвящения Пушкину, Есенину, Рубцову, поэту-мурманчанину Владимиру Смирнову. Колычев глубоко и просветленно размышляет о доле поэта в России: «Но на Руси за Божий дар поэт всегда платил судьбою...» («Рубцов»), о сути поэтического ремесла. Как отмечают критики, Колычев осознает богоданность поэтического дара, для него очевидно, что возможность видеть то, что «шире восприятья», ниспослана свыше.

В начале XXI в. поэт обратился к прозе, на протяжении нескольких лет работая над романом о блаженном Феодорите Кольском и святом Трифоне Печенгском - первосвятителях саамов, коренного населения Кольского края.

Публиковался в журнале «Нева», «Роман-газета XXI век», «Молодая гвардия», но наиболее тесные творческие связи у Колычева сложились с петрозаводским журналом «Север». Колычев - стипендиат СП России и Фонда мира (1992), лауреат премии администрации Мурманской области за достижения в области профессионального мастерства (1994).

Д.В.Коржов

Использованы материалы кн.: Русская литература XX века. Прозаики, поэты, драматурги. Биобиблиографический словарь. Том 2. З - О. с. 234-235.

Далее читайте:

Русские писатели и поэты (биографический справочник).

Сочинения:

Цветы и люди. Мурманск, 1987;

Учусь грустить и улыбаться. Мурманск, 1990;

Звонаря зрачок. Мурманск, 1993;

Звонаря зрачок = Kellonsoittajan Silmotera / пер. на финский Марти Хининена. Мурманск, 1995;

И вновь свиваются снега... М., 1997;

Косолапые ботинки: стихи для детей. Мурманск, 2000;

Поэты выпадают в небо... Мурманск, 2000.

Литература:

Рябинина Т. Сад ветвящихся дорожек // Мурманский берег. Мурманск. 1998. №4. С.46-76;

Иванов Г. Это набегают новые минуты // Роман-газета. XXI век. 1999. №3. С.78-79;

Коржов Д. Есть радости на белом свете! // Север. 1999. №9. С.150-157.

Непостроенный храм
    Сопка простёрлась двуглавым орлом над дорогою,
    Древние камни внимают протяжным ветрам.
    В речку со склона взглянула церквушка убогая
    И несказанно прекрасный увидела храм.
    Храм отразился в реке небывалою небылью,
    Светлой мечтой о великой счастливой стране,
    Словно сквозь грёзы привиделось то, чего не было,
    Словно сквозь слёзы пригрезилось то, чего нет.
    Люди, придите, взгляните, родные, хорошие!
    Видите, там, среди серых бесстрастных камней
    То ли разбившийся храм безвозвратного прошлого,
    То ли несбывшийся храм наших нынешних дней.
    Люди, очнитесь! Проснитесь, селенья окрестные!
    Люди, спуститесь к реке, чтоб на чудо глядеть!
    Чёрные зданья торчат над безвидною местностью,
    Тёмные тени молчат, не спускаясь к реке.
    Осень рыданья несёт над холмами и топями
    И наполняет дождливой слезой облака.
    В небо глядит из реки нерождённый утопленник,
    Песню непетую в море уносит река.
    Люди, придите, нельзя не жалеть об утраченном!
    Люди, взгляните, задумайтесь, что впереди!..
    Дух преподобного Трифона ангелом плачущим,
    Нас осеняя, над грешной землёю летит.
    Единосущная и Нераздельная Троица,
    Нашу страну и народы её пожалей.
    Господи, силы нам дай, чтоб молиться и строиться!
    Храм, отражённый в реке, сотвори на земле!

Беломорье
Виталию Семеновичу Маслову

    О, как премудра вязь Господних дум!
    Как сеть Любви крепка - из нитей Горя.
    Я пойман. Я отсюда не уйду.
    Темно моей душе без Беломорья.
    Я от солёных брызг не огрубел,
    Не разлюбил дубящий кожу ветер.
    Над Белым морем свет всё лето бел.
    Какое счастье - жить на БЕЛОМ свете!
    Зовёт заря прозрачную луну,
    Повечеревший день к закату клонится.
    Протоптана тропинка в тишину
    Мозолистой пятой босого солнца.
    И столько света - в каждом бугорке
    Живой волны - пологой, но упругой!
    И томные тюлени на корге
    Лежат, лаская ластами друг друга.
    Амбар… Изба… Собака у крыльца…
    В большом чану - треска, в тазу - селёдка.
    На привязи, как блудная овца,
    Пасётся в зеленях волнистых лодка.
    В избе, на лавке - ребятня - рядком,
    На тёплой русской печке - дед суровый.
    Хозяйку за вечерним молоком
    Зовет большая щедрая корова…
    Какое счастье!
    Вот оно и есть:
    Любить свой край - прекрасный, щедрый, вольный.
    Родиться здесь и жить достойно здесь,
    Здесь умереть и в землю лечь достойно.
    Не можешь так - тогда с природой в лад
    Плыви в моря, ищи иного счастья.
    Но возвращайся - сёмгою - назад.
    Сдирая кожу, мясо - возвращайся!
    … И я хотел вернуться. Но куда?
    Я долго шёл следами жизни прежней…
    О, море! Почему твоя вода
    Не отражает счастья сёл прибрежных?
    Я шёл, искал и, находя,- скорбел,
    Ветвилось горе на прибрежных взгорьях…
    И видел я, что свет - уже не бел,
    Бесцветный свет, объявший Беломорье.
    Я шёл… Никто не узнавал меня,
    Иссякший мир не наполняли дети.
    И лодки рассыхались на камнях…
    И вешала забыли тяжесть сети…
    Спросить... О чём? Сказать... А что сказать,
    Когда нас всех одна болезнь изгрызла…
    Мне стыдно людям заглянуть в глаза,
    Мне страшно в окна вглядываться избам.
    Из них предсмертным оком смотрит ночь…
    О, как черна тоска избёнок тощих!
    Забыв (навек?) свою былую мощь,
    Поморских сёл гниют святые мощи.
    Беда! Беда! Беда! Беда! Беда!
    Всё рухнуло... По замыслу? Иль сдуру?
    А иностранцев всё везут сюда,
    К «обломкам экзотической культуры».
    …Пусть говорят: «Былого не вернёшь».
    Люблю и помню - сладким сновиденьем.
    И сны мои реальнее, чем ложь
    О том, что можно всё купить за деньги.
    Родные виды… Мудрый добрый быт…
    И крестный сон столетий на могилах…
    Ни за какие деньги не купить
    Того, что люди разлюбить не в силах.
    Я за речку пойду... Там кончается город деревнею.
    Я за речку пойду. Там всегда хорошо, за рекой.
    Я пройду по деревне к поморскому кладбищу древнему,
    Там, над мысом, свиваются ветры - лесной и морской.
    Ах, какая погода сегодня на счастье мне выдалась!
    Нет синей этой сини! И зелени нет зеленей!
    Я пройду вдоль семейных оград и слегка позавидую.
    Мне свои не объехать по нашей огромной стране.
    Там, глаза распахнув, буду пить беломорское небо я,
    И почувствую вечность нутром, как незримую связь
    От далёких времён, когда нас на земле ещё не было,
    До далёких времён, когда мир позабудет о нас.
    На фундаменте церкви, что кто-то когда-то здесь выстроил
    Для потомков своих, и которую правнук сносил,
    Тихий шум разнотравья... Но край этот горестный выстоял
    Не крестами церквей, так крестами поморских могил.
    Все мы, все мы привыкли надежду под сердцем вынашивать
    На родные места, что помогут осилить беду…
    Если станет мне тяжко, приеду в свою Кандалакшу,
    И за речку пойду. И за речку… за речку пойду…
    Пока рассудок и глаза ясны,
    Неизлечимой лаской буду болен
    К деревьям, птицам, ручейкам лесным
    И к маленькому северному полю.
    Любя, я проживу свои года,
    И в час, когда устанет биться сердце,
    Где б ни был - всё равно приду сюда,
    На лес, ручей, на поле наглядеться.
    Последнюю приемля благодать,
    Рвану руками воротник рубашки.
    И будет мне не страшно умирать,
    Упав в траву, лицом примяв ромашки.
    И всё затмит высоких сосен шум,
    И холод нежеланного покоя,
    И радость оттого, что ухожу,
    Но ничего не уношу с собою.
    Что оставляю у порога тьмы
    Лес, поле, дорогое чьё-то имя…
    Мы лишь на краткий миг берем взаймы
    У жизни то, что по сердцу нам ныне.

Попутчик

    Он стоял на подъёме,
    Как видно - не местный,
    Проходящим машинам махал без успеха.
    С незнакомцем всегда говорить интересно,
    А попутчики мне - никогда не помеха.
    Сел, поехали…
    Он закурил сигарету:
    - А погода-то нынче дрянная, не так ли?
    Говорят, здесь неделя тепла за всё лето? -
    Я поддакнул ему…
    И дурак, что поддакнул!
    Он вдруг начал ругать все ухабы и горки,
    Клял он сопки и сосны, летящие мимо…
    А я зубы сжимал,
    Было больно и горько,
    Словно гадости мне говорят о любимой.
    Как хотелось вскричать:
    «Замолчи ты, зануда!»
    Мышцы сжались в комок под одеждой упруго…
    Ну откуда он взялся такой…
    - Ты откуда?
    Что ответил - не помню, откуда-то с Юга.
    Есть там где-то село, окружённое полем,
    Дом с верандой, семья…
    И туда он вернётся.
    Там сады, виноградники, тёплое море…
    Так какого же чёрта сюда-то он прётся?
    Я спросил у него. И развёл он руками,
    И блеснула улыбка с вертлявым окурком:
    - За богатствами Севера я…
    Да деньгами,
    Как и все здесь…
    А что, я похож на придурка?
    И в молчанье доехали мы до посёлка.
    - Вылезай! -
    По карманам зашарили руки…
    Уж не Север ли хочет купить за пятёрку?
    Чуть не плюнул в него:
    - Убери, не на Юге.
    До чего же утро-то хорошее!
    Синее бескрайнее раздолье.
    Как большой телёнок новорожденный -
    Мокрое взъерошенное поле.
    И на сосны, в небеса простёртые,
    Ранней лаской первый луч струится.
    Дрогнули смолы живинки жёлтые,
    Вспыхнули росинки на ресницах.
    Слышно ранней птицы щебетание,
    Но покой покуда не нарушен.
    Только семенят по делу раннему
    Краем поля блёклые старушки.
    Вам бы отдыхать, а вы всё странствуете,
    Надо же в такую рань проснуться!
    Подойдут, а я скажу им: «Здравствуйте!»,
    И они в ответ мне улыбнутся.
    Золотой поток скользит по зелени,
    Протекает в сумерки под кроны.
    Люди щедро нежностью засеяны,
    Их бы только добрым словом тронуть!
    - Ну, о чём ты можешь написать?
    Не пойму… -
    Я навсегда запомню,
    Как с усмешкой глянула в глаза
    На работе женщина знакомая.
    Протянул я ей свои листки,
    Проглотив комок обиды жгучей.
    Прочитала.
    - Хороши стихи,
    Только сам-то ты других не лучше.
    Если б сверхбезгрешный кто-нибудь
    Так писал… А у тебя выходит,
    Будто бы указывает путь
    Человек, увязнувший в болоте.
    Помню, улыбнуться я хотел -
    Получилась глупая гримаса.
    Что ж, выходит, виноват я тем,
    Что, как все, что из костей и мяса.
    Виноват, что в грёзах голубых
    Виден ей Поэта образ хрупкий.
    Для неё слова мои грубы
    И весьма сомнительны поступки.
    Был не идеально я побрит,
    И костюм давненько не утюжен…
    Ей ведь невдомёк, что там, внутри,
    Есть всё то, что не нашла снаружи.
    Не виню её и не кляну,
    Путь познанья человека труден.
    Как легко вас, люди, обмануть!
    Как бы в вас не обмануться, люди!
    Ведь порой в себе такую ложь
    Внешность идеальная упрячет…
    Я на тех, с кем я живу, похож.
    А зачем мне выглядеть иначе?
    Я вдоль дороги брёл по листьям палым,
    И туча шла по небу надо мной.
    Рука моя голосовать устала,
    И я теперь голосовал спиной.
    Я в доброте готов был разувериться,
    Вдруг - сзади тормозов бодрящий визг.
    Холодная открылась настежь дверца,
    И я ввалился в тёплое: «Садись».
    И понеслись куда-то сосны, ёлки,
    Был затяжной подъём, и спуск был крут,
    И тусклые огни чужих посёлков
    Рассказывали сказки про уют.
    В окно луна заглядывала мутно,
    И я дремал под двигателя шум…
    А надо бы заговорить как будто,
    Но вот о чём? Я слов не нахожу.
    А он запел, негромко и протяжно,
    Про даль дорог и про печаль полей.
    И песне в лад ползли по стёклам влажным
    Те капельки дождя, что тяжелей.
    Звучала песня и подпеть просила,
    Была она, как этот мир, стара.
    Не оскудела песнями Россия,
    Лишь ямщиков сменили шофера.

Корова

    - Стой, проклятая! Стой!
    - Эй, держи её, стерву!
    Да держите же! Эх (нехорошее слово)…
    И в душистый июль
    С опостылевшей фермы
    Прочь от криков доярок
    Сбежала корова.
    И по полю - кругами,
    до изнеможенья,
    Повинуясь какому-то свыше приказу…
    Вдруг застыла, не выдержав ритма движенья,
    Ведь она не паслась от рожденья ни разу.
    И коровьи глаза, две слезящихся грусти,
    Словно вспомнить хотели забытое что-то…
    Принимаю на веру, без всяких «допустим» -
    Есть похожие чувства у людей и животных…
    - Ну, чего, попрыгунья, набегалась вволю?..
    Две доярки присели, усталые, рядом
    И притихли, и долго глядели на поле.
    И брели по траве три задумчивых взгляда.
    Не клубился забывший колёса просёлок,
    Было тихо: ни лязга, ни крика, ни скрипа…
    И не верилось в то, что за лесом - посёлок,
    Пять панельных коробок стандартного типа.
    И, как патока, сладко тянулись минуты
    Созерцанья красот нерушимых и древних,
    И по травам цветущим навстречу кому-то
    Детство шло из далёкой российской деревни…
    А когда возвращались на ферму обратно,
    Так на них, обернувшись, взглянула скотина,
    Что доярка одна прошептала:
    - Ну ладно… -
    А вторая - сломала свою хворостину.
    Я без тебя - не я,
    Мне без тебя - беда.
    Мурманская земля,
    Кольская красота.
    Словно бреду - к заре
    Тихой лесной тропой.
    Голос ручьёв и рек -
    Внутренний голос мой.
    Сопок далёких синь,
    Сосен высоких шум…
    Северный край Руси,
    Дом моих чувств и дум.
    Здесь и отец и мать,
    Всё, чем от зла храним.
    Стать бы душой - под стать
    Белым снегам твоим.
    Светом родной звезды
    Теплится мой очаг.
    Здесь - у большой воды,
    Вечной любви причал.
    Я упаду лицом
    В ласковый мягкий мох.
    Мне ведь, в конце концов,
    Ближе - отсюда - Бог.
    Кольская красота,
    Мурманская земля.
    Мне без тебя - беда.
    Я без тебя - не я.

ОБОРОТЕНЬ

    Всё проклято - надежды и мечты,
    Низвергнуто, растерзано раздором –
    До поруганья честной нищеты,
    До униженья пред богатым вором.
    Зажала жизнь и выкрутила нас,
    Из тел всё человеческое выжав.
    Мы пожираем ближнего, стремясь
    Одни - нажиться, а другие - выжить.
    Мне тяжко с вами, бывшие Людьми!
    Но тяжесть одиночества - не легче.
    Мы так жестоко изменяли мир…
    И он теперь - в отместку - нас калечит!
    О! Бесконечный перечень потерь…
    Восстала тьма - и душу задушила,
    И заметался в сердце дикий зверь,
    И кровь, зверея, заметалась в жилах.
    И Разум умер. И Господь молчал…
    И я завыл, одежду раздирая,
    И вышиб дверь, и дико зарычал,
    И выбежал во двор,
    И со двора я
    Метнулся в ночь -
    По травам, по росе…
    Бесилась кровь - шипела и гудела.
    Зверь вырастал во мне -
    Сквозь поры все
    Густая шерсть пронизывала тело.
    Щемящий звон сжимал виски - кольцом.
    Я спотыкался, падая на камни.
    И то, что было некогда лицом -
    Вытягивалось, скалилось клыками.
    Он рвал меня! Он прорастал вовне!
    Я сжал в ладонях боль - но не помог тем.
    Из пальцев - обжигая морду мне,
    Вонзились в плоть изогнутые когти.
    Я бесновался! Я орал во мгле
    И трепетал от собственного воя,
    И проклинал живущих на земле,
    И ненавидел - смертно! - всё живое…
    И тяжким сном забылся на камнях…
    А утром был разбужен долгим взглядом.
    …И Человек прицелился в меня.
    И я ему не смог сказать: «Не надо».